У Чехова было ружье.

В первом акте оно висело на стене. В четвертом - стреляло.

Я не надеюсь, что мое ружье выстрелит. До четвертого акта дело не дойдет. Зато, у меня есть кожаная фуражка с кокардой железнодорожника. И поэтому, нельзя всерьез относиться к тому, что я собираюсь рассказать. Отнеситесь несерьезно. Но написанному верьте. Буду местами врать, наряжаться в маски, глумиться над правдой, именоваться пророком, поклоняться бессмыслице. В конце концов, записки сумасшедшего самый подходящий жанр для заметки про... театр.

Все знают, что в Санкт-Петербурге болота превращаются во дворцы и пахнет бездной, т. е. морем. Ничего хорошего человеку с тонкой душевной организацией и железнодорожной фуражкой в этом городе ждать не приходится. Носы по Невскому гуляют отдельно от хозяев, шинели пропадают задаром.

И вот, однажды вечером, в питерском "колодце" с тёмно-оранжевыми стенами меня тоже... накрыло. В колодце было тихо и пусто, только на верхних этажах оперными голосами пели про любовь. Двор этот принадлежит питерскому театру "Зазеркалье". Посреди двора стоял белый фургончик - "бродячая " сцена московского театра "Тень". Он, между прочим, победитель "Золотой Маски" в номинации за лучший кукольный спектакль и режиссуру. Честно говоря, с режиссерами я боюсь встречаться. У меня панический страх перед людьми, отваживающимися изменять мир и пространство. Они относятся к спектаклям как к собственным детям. Тогда как, после третьего звонка им уже ничего не принадлежит. Но говорить об этом с автором - сущая морока.

Итак, я стоял и ждал чего-то, волнуясь смутными предчувствиями.

И вдруг, двери фургончика открылись, и внутри обнаружилась сцена и настоящий, только очень маленький театр размером с картонную коробку из-под телевизора. Рампа, оркестровая яма, занавес, люстра, тяжелые портьеры. Все крошечное, но помпезное. И только два настоящих золоченных кресла с подлокотниками для зрителей. Я почувствовал озноб в затылке - верный знак приближающейся беды.

- Милости просим в ложу Большого Лиликанского Королевского Народного академического театра... - раздался голос за спиной.

Я вздрогнул и обернулся. Обернулся и вздрогнул. Голос принадлежал девушке в юбке до земли и "подстреленном" пиджачке. Платок-шарф, замотаны вокруг шеи в несколько кругов.

- ... театра драмы, оперы и балета имени Гальбастро Момерено Гердайло Шеффина! - закончила она тираду и улыбнулась.

И в тот же момент, из утробы фургона раздался хор:

- Да продлятся дни его вечно!

- Кто это? - опешил я

- Наш король. И по совместительству директор лиликанского театра. - отвечала лучезарная девушка. - Заходите и присаживайтесь.

Я осторожно поднялся по ступенькам внутрь фургончика, сел в кресло и двери за мной захлопнулись. Привычный мир набережных, мостов, бронзовых людей и коней остался за дверью. Причем остался навсегда, как мне показалось. Я еще никогда не был так близок к сцене и артистам! Всего  каких-либо полметра... Обычно, я забиваюсь на галерку, в раек, потому что смотреть представление могу лишь издалека, в полглаза, прищуриваясь, замирая от страха быть замеченным и уличенным. Не понимаю, как другим удается не стесняясь, пялиться на место казни, - сцену, где люди с угасшими жизнями превращаются во львов, орлов и куропаток, молчаливых рыб и пауков...! Затем окончательно погас свет, и, занавес с картонным лязгом поднялся. Ничего я так не боюсь - ни лопающихся березовых почек, ни треснутых электрических лампочек, ни болтающихся на одной нитке пуговиц - как этого момента. Первого мгновения спектакля. А вдруг свет не зажжется? Вдруг слово застрянет в горле? Ноги прирастут к полу!? И новая жизнь, которая обещана в названии на афише, не начнется, не наступит, и мир останется прежним!? ...

Это была Кармен. Опера. Дух Жоржа Бизе пролетел над сценой, залитой кроваво - багровым светом. Вслед за ним, с черного неба рухнул кинжал, карающий одинаково палачей, и жертв. Багровый занавес картонной гильотиной упал на рампу. И представление закончилось. Все произошло так стремительно, что я ничего не успел понять. Но, кажется, пережил несколько жизней. Кармен была ростом чуть выше спичечного коробка, на ней было длинное красное платье, похожее на язык кобры - жалящий, не ведая жалости. А Хосе? Он был в черном макинтоше и шляпе. Но он был не один! Он множился на глазах - черные хосе-макинтоши пели хором об измене, обманутой мужской чести и мести. Они окружали Кармен стройными фалангами, надвигались на нее как мертвецы. Кармен извивалась в предсмертном танце, извивалась, жалила, плясала и... тьма обьяла ее.

"Что это было?" Мне казалось, что я прошептал эти слова.

- Лиликанское искусство драмы отличается чрезвычайной краткостью формы и многомерностью содержания, - ответила девушка-фея.

Оказывается она все время сидела рядом, в соседнем кресле.

- Опера "Кармен" длится четыре минуты и четыре секунды, "Иван Сусанин" - две минуты тридцать четыре секунды, а самая несовершенная лиликанская опера "Евгений Онегин " - чуть шесть минут семнадцать секунд...

Я не решился спросить, в чем несовершенство Онегина. Испугался, что буду уличен в глупости и приземленности мысли. Крошечные лиликане знают, а я даже не догадываюсь. Это ли не позор? Улыбка феи в пиджачке казалась мне насмешкой. Зависть душила меня. Оставаться дальше в "колодце" рядом с загадочными людишками и их театром губительно действовало на душевное здоровье.

"В Москву! В Москву! " кричала беззащитная, ослабевшая душа.

Да, не тут то было.

Я выбежал на набережную Фонтанки. Ветер дул с моря и приносил запах бездны. По реке плыли одинокие льдины, а на них как на плотах катались чайки с равнодушными лицами. Я прислонился к тумбе, расстегнул рюкзак, чтобы достать толстовку и вдруг, на дне рюкзака, увидел... человека. Он был чуть выше спичечного коробка, на его голове сидел маленький цилиндр, в правом глазу блестело стеклышко монокля, длиннополый черный сюртук был застегнут на все пуговицы. Он смотрел на меня снизу вверх и на лице его мешались страх, ужас и любопытство.

- Осторожнее! - крикнул из глубины человечек. – Итак, страшно в этой тьме, вы меня взболтали, пока бежали, а теперь чуть не задавили насмерть! Я уже триста раз пожалел, что с вами связался!

- Кто вы? - пролепетал я, холодея от мысли, что разговариваю с собственным рюкзаком.

- Признаться, я не ожидал столь быстрого разоблачения. Не думал, что вы обнаружите меня. Но от судьбы, видимо, не уйдешь. Я представлюсь...

Человек побарахтался на дне, пытаясь поймать равновесие, выставил одну ножку вперед и гордо произнес :

- Богардин Зурикелла Ясон дель Пунчге. Королевский мудрец, театральный мыслитель и лиликанский гений.

- Здравствуйте, гений... - тихо сказал я. - Что вы делаете в моем рюкзаке?

- Я прошу у вас политического убежища! Я только что эмигрировал из своей страны. И мне грозит смертельная опасность.

- Опасность! - вскричал я, озираясь вокруг.

- Да не кричите так громко. Нас могут услышать! И преследование начнется с минуты на минуту. Давайте, поскорее убираться из этого места. Я затылком чувствую опасность.

- Но кто может за вами... нами гнаться?

- Наш король - Гальбастро Момерено Гердайло Шеффин, да продлятся дни его вечно, не прощает измен! А я предал Лиликанию!

Человечек неожиданно затрясся от рыданий. Слезы капали из его глаз и мгновенно собирались в маленькую лужицу у ног.

- А как вы ее предали? - спросил я

Зурикелла приставил палец к губам

- Тсс! Это страшная тайна. Но с вами я вынужден быть откровенным...От вас зависит моя жизнь. Вы спасете меня, если я вам откроюсь?

- Если это в моих силах...

- Как вы лицемерны, велипуты! Почему не сказать - да? Эта реплика придаст больше динамизму сцене... Даже, если вы лжете.

- Да. Спасу...

- Лиликания это страна победившей культуры. Каждый гражданин Лиликании высочайший образчик культурного мышления и отношения к миру. Наша религия - это стремление к совершенству через театральное искусство...

- Что ж, прекрасно! Почему же вы бежите?

Зурикелло поднял руки над головой как человек, вынужденный сдаться в плен. В его крохотных глазках читалось нечеловеческое страдание.

- Я не хочу стремиться к совершенству. Понимаете? Я хочу остаться не-со-вер-ше-нным!

- Вы – су-ма-сше-дший?

- Да... Теперь вы можете спасти меня. Или сдать в ЛТП.

- ЛТП?

- Лиликанская театральная полиция...

Я подсадил маленького лиликанского диссидента себе под фуражку, отцепил кокарду, чтобы он не задохнулся, а в образовавшиеся дырки мог обозревать окрестности. И мы побежали по набережной Фонтанки, куда глаза глядят.



Теперь я знаю, что взаимопроникновение культур - лиликанской и нашей (велипутской, с языка лиликан) началось давно. Лиликанский Королевский, Большой, драматический, народный и т. д. театр был приглашен в Россию на гастроли. И по невыясненным до конца причинам политического характера, решил задержаться. Гастроли затянулись. Лиликане вынуждены были арендовать кусок российской территории размером 16 кв. м. под крышей театра "Тень " на Октябрьской улице в Москве. Они построили театр по своим лиликанским лекалам. И принялись активно изучать нашу жизнь. С целью ее культурного преображения, пользуясь правом народности, стоящей на более высокой ступени развития.

Ими было сделано несколько фундаментальных открытий. И первое из них, что главная жертва культуры это - зритель. Наши четырех -пятичасовые сценические бдения, будь то по Шекспиру, Мольеру или Чехову приводил лиликан в ужас. Они считают это пыткой, грубым нарушением прав человека, затмением разума. Отсюда и выросли лиликанские оперы, драмы, мистерии и прочие действа длительностью не более 15 минут к ряду. Более того, буфет в лиликанском театре всегда в главных ролях. Зрителя утешают чаем и домашними печеньями по старинным лиликанским рецептам, хранящимся в строжайшем секрете, до начала спектакля, в середине, и в конце. Переутомление исключено. Осмысление происходит в критически малые сроки. Желанное культурное совершенство становится явью.

Отсюда, и необыкновенная популярность лиликанской темы в столичной среде. Ни одно заграничное посольство не может похвастаться таким наплывом жаждущих граждан. Попасть сюда можно только отстояв двухмесячную очередь. Одноразовая виза для посещения Лиликании стоит полторы тысячи р. Но для желающих есть возможность принять гражданство. Для этого требуется пройти процедуру реинкарнации. То есть превращения "сырой" велипутской особи в лиликанца культурного ростом чуть выше спичечного коробка. Это дает право пожизненного нахождения в театре в числе достойнейших из достойных. Впрочем, их число никогда не превышает 999, по числу зрительских мест в зале лиликанского Королевского БАНТ драмы, оперы и балета. Жизнь лиликан в том и состоит, что они постоянно смотрят спектакли.

Отдельного упоминания требует Его Величество Король Лиликании Гальбастро Момерено Гердайло Шеффин. Да продлятся дни его вечно! (Последнюю фигуру речи необходимо произносить всякий раз при упоминании имени короля). Фигура короля загадочна. Он, безусловно, ведет свой народ к совершенству, даже в условиях вынужденной эмиграции. Недаром, он единственный в мире глава государства, совмещающий две должности - вождя нации и директора театра. При этом, лица короля Лиликании никто никогда не видел. Говорят, что имеется конная скульптура венценосца, но... без головы.

Все мои самые дурные предчувствия сбывались. Я бежал по городу сырых дворцов, заболоченных набережных. Сам при этом вздрагивая каждый раз при виде темных проходных дворов, похожих на закулисье давно оставленных спектаклей. Все это, казалось, оживало с каждым шагом, множилось и разрасталось, а шорохи и звуки складывались в какофонический хорал, приводящий к преждевременным судорогам. В голове у меня прятался маленький беглец, гражданин почти несуществующей страны, за которым гнались крошечные королевские полицейские. Этот дель Пунчге был высокопоставленным деятелем, одним из 999 привилегированных лиликанцев с пожизненными ложами в театре. Наше бегство в этом городе было обречено на провал.

- Стойте! Стойте! - вдруг закричал Зурикелла. - Меня укачало. Я сейчас умру. Нам надо остановиться и подкрепить силы.

- Каким образом?

- Поесть.

- Поесть?! Но вы утверждали, что нам грозит смертельная опасность?

- Чай с молоком и пахлава придадут мне бодрости духа перед трагическим финалом.

- Губа не дура! А какая валюта в ходу у добрых лиликанцев?

- Не беспокойтесь, нам не придется платить.

- Откуда вы знаете?

- У многих лиликанцев врожденный дар находить бесплатные буфеты.

С этими словами мы влетели в подвальчик под жестяной вывеской с кофейником.

Я боюсь заведений общепита. Ведь здесь спектакль разыгрывается с твоим участием! Ты не зритель, ты выходишь на свет, и обязан исполнить роль - говорить слова, вступать в диалог с официанткой, ожидать кульминации и развязки. И все время чьи -то глаза будут устремлены на тебя и ждать. Это же - пытка! Насколько лучше забиться в угол парка, на край скамейки, со своим помидором, хлебом и куском холодной курятины!

Мой спутник оказался прав. В подвальчике подавали индийский чай настоянный на молоке. Я выдавил из себя несколько слов и сел за столик, спрятанный за вешалкой. Положил фуражку вверх дном. Зурикелла снял свой цилиндр и сел на него как на табурет.

- Сейчас пахлаву принесут, - сказал он

- Откуда вы знаете?

- У вас, велипутов, крайне не развито чувство неожиданного. Пахлава - это подробность, деталь. Ничего не значащая. Но очень вкусная.

И правда, неожиданно принесли тарелочку с восточными сладостями. Сказали, что подарок от заведения. Зурикелла принялся прихлебывать чай из блюдечка, свешиваясь через бортик. И крошить пахлаву маленькими щипчиками.

- Теперь, вы мне объясните свой поступок? - спросил я.

- Конечно!

Он вытер губы шелковым платочком из нагрудного кармана, затем им же протер стеклышко монокля. Вставил в глаз и замер.

- Театральная пауза затянулась. - сказал я

- Последняя трапеза... - задумчиво произнёс лиликанский мудрец. - Люди, львы, орлы и куропатки, велипуты и лиликане - все играют и обманывают. И нет надежды на исправление ситуации. Ход пьесы неостановим.

- О чем это вы?

- О нас с вами. Я тщательно изучил сценарий, в том числе ваши несовершенные попытки ответить на главные вопросы, и наши победы в достижении смысла. Но и там, и там - ложь играет главную роль. И велипуты и лиликане играют, обманывают и обманываются с наслаждением, тоской, радостью, неслыханной дерзостью и глупостью, переигрывая и заигрываясь. Все наши драмы - суть талантливая или убогая имитация реальности. Усилия мудрецов, гениев, актрис, художников, драматургов и суфлеров сотворить новую жизнь на сцене - жалкое подобие утерянного мира... Ваша реплика...

- Моя реплика??

- Про "утерянный мир "...

- Ах, да! А что это - утерянный мир?

- Это первая и самая великая пьеса, сыгранная на заре велипутского и лиликанского человечества! Она называлась "Садовник и его сад ". Садовник создавал свой сад, а мы были в нем, по идее, самыми совершенными творениям, но и самыми бездарными... актерами. Садовник говорил: вырастите в свою меру, не торопитесь, созрейте, и расцветете в Час Полноты. Но человечество решило перескочить из первого акта сразу в четвертый. И мы прыгнули в Небо, а оказалось, что вывалились из Сада на деревянные подмостки. И теперь, в поисках дороги назад мы только умножаем ложь, придумываем все более тонкие формы имитации! И при этом утверждаем, что движемся к совершенству! И однажды, я понял, что не хочу участвовать в этой комедии. Я не хочу стремиться к совершенству! Хочу остаться маленьким, жалким, никчемным, трусливым, дрожащим и беспомощным Богардином Зурикеллой Ясоном дель Пунчге!!!

В этот момент, из-за вешалки вдруг появилась омерзительная, лысая голова в маске с огромным горбатым клювом. Я примерз к стулу. Мне показалось, что ноги мои сдавили тисками и опутали острой проволокой.

- Ба! - воскликнула голова. - Знакомые лица! Куда же вы исчезли, любезный Харитон Моисевич! Мы ищем вас по всему Городу, а он здесь чай кушает с печеньками.

- С пахлавой, - промямлил я. - Вы обознались...

- Это несущественная деталь. Не уходите, я сейчас ребят позову, и мы начнем праздновать.

- Что праздновать?

- Как что? Ваш успех на фестивале народных театров. Роль волоколамского помещика - настоящий успех. В вечерних передовицах цитируют вашу гениальную формулировку: " Театр - это пространство, где мой внутренний эгоизм получает определенную степень самосохранения! " Как сказано! Никуда не уходите, я - мигом.

И голова скрылась за вешалкой, также внезапно, как и появилась.

- Бред какой-то... - произнес я почти шёпотом.

- Это не бред. Это шпики из Лиликанской театральной полиции, - пискнул Зурикелла.

Все это время он лежал на дне фуражки, притворившись кусочком раскрашенной фанерки.

- Бежим отсюда. Они выследили нас!

Я вскочил как ошпаренный. Силы неожиданно вернулись ко мне. Я схватил фуражку и выбежал на улицу. Мы мчались по Питеру, словно наперегонки с ветром. Улицы и переулки мелькали перед глазами как в калейдоскопе. Только сердце стучало в грудной клетке, словно требовало выхода. Я не заметил, как оказался на набережной Невы. По реке плыл лед. Последний лед этой невероятно холодной весны, принесенный течением из вскрывшегося Онежского озера.

- Стойте! - вскричал Богардин Зурикелла. - В этом наше спасение!

- В чем? - не понял я.

- На лед! Прыгайте на проходящую льдину и мы уплывем отсюда и спасемся.

- Вы в своем уме?! Мы же утонем!

- Не страшно. То есть - страшно, но и правильно. Оставь надежду всяк сюда входящий!

Словно крыса, заколдованная музыкой гамельнского крысолова я сошел по ступеням к воде, постоял мгновение, выбирая себе льдину и прыгнул. Серо -желтая глыбина покачнулась под мной, но выровнялась и уверенно поплыла вперед, скрежеща всем телом и расталкивая соседок.

Я вдруг совершенно успокоился. Город перестал давить на мой усталый мозг. Его границы распахнулись и выпустили нас на свободу. Теперь, издалека, он казался прекрасным и умиротворенным. Мой лиликанский друг ликовал, он уселся на тулью, свесив маленькие ножки, и пел срывающимся голосом куплеты тореадора:

- Тореадор, смелее в бой! Человек перестает играть и фиглярничать только тогда, когда боится. Когда страх набрасывается на его сердце и не оставляет ему шансов. А мне сейчас страшно как перед смертью. Как той юной актрисульке перед первым выходом на сцену в самой глупой пьесе, в самом заштатном театрике. Все стараются этот страх преодолеть, а не нужно! Момент истины. Нет игры, нет фальши. Есть - мольба. Эй, Садовник, упаси! Я плыву к тебе...

В этот момент, со стороны Петропавловской крепости раздался выстрел. Это стреляла 122-х миллиметровая крепостная гаубица. Ядро пролетело над нами и плюхнулось в реку. Порыв ветра сдул с моей головы фуражку.

- Зурикелла! - крикнул я в отчаянии, но было поздно.

Фуражку затерло льдами, и она скрылась в водах Невы, навечно унося с собой маленького лиликанского гения - Богардина Зурикелла Ясона дель Пунчге...



Эпилог.

Я очнулся. Двор-колодец с оранжевыми стенами. Оперные голоса на верхних этажах поют про любовь. В углу белый фургончик - передвижная сцена московского театра "Тень", приехавшего в Санкт-Петербург на фестиваль. И я был я, а не какой-то там Харитон Моисеевич. Только, вот... фуражки моей не было. Он исчезла бесследно, словно ее ветром сдуло и унесло в Балтийское море.



Александр Рохлин.