Первое паломничество в истории Христианства - выход жителей Иерусалима навстречу Христу в тот день, который мы сегодня почитаем как праздник Входа Господня в Иерусалим. Люди изумленно и радостно встречали Человека на маленьком белом ослике. Одни почитали его Пророком, другие невиданным чудотворцем, третьи ждали от Него избавления от римского владычества и возвышения Израиля, и лишь немногие чаяли спасения в Его проповеди Царствия Небесного. Люди постилали ему под ноги свои одежды и пальмовые ветви. От слова палома - пальма - и родилось паломничество. Суть с тех пор не изменилась. Движимые смутной или отчетливой жаждой Богопознания мы покидаем свои дома, и выходим в путь. неважно, в близкий или дальний, лишь бы навстречу Христу. Что мы несем Ему в виде пальмовых ветвей? Свое сердце. Что мы хотим получить взамен? В жизни до краев наполненной бессмысленной суетой, тщеславием, похотью, пустотой, и страхом, и желать-то можно только одного - спасения. Паломничество - всегда путь ко Христу, в надежде спасения от зла. Так, ребенок бежит утром к мамке и прижимается к ней, испуганный сном или обнаруженным одиночеством. Дети знают самый короткий путь. А мы и должны быть как дети. Самый короткий путь ко Христу - через покаяние. Хорошее паломничество - испытание души. Ехать к святыням и не желать сокрушения собственного сердца - глупая затея. С тем же успехом можно пускать мыльные пузыри на Таймс-сквер в Нью-Йорке, кормить голубей на площади Сан-Марко в Венеции или путешествовать по пабам старого Дублина. Ничего не изменится...

Как же придти к покаянию? Я думаю, что в любезном нашем Отечестве это проще гречневой каши. Вся наша история - с отказом от Бога, веры и традиций, с разрушением храмов, самоистреблением, страданием в войнах с одной стороны и исповедничеством сонма Новомучеников с другой - взывает к покаянию, толкает человека на этот путь, истово свидетельствует о призвании и избранности человека на русской земле. Весь вопрос в том, когда и где оно тебя настигнет.

В начале Рождественского поста мы поехали в Тверскую губернию. Были на нашем пути и города, села, великие реки, разрушенные храмы, плавающие колокольни, мы служили Литургию в пустом храме села Славково, ели кашу, приготовленную в русской печи, шагали к заброшенному погосту Клюкино, пели Литию всем умершим во Христе. Сообща читали правило и Последование к Причащению в доме на самом краю деревни, когда за окном ледяной ветер кружился в мрачном танце с оттепелью, и свет в нашем окне казался единственным на всей земле.

В этой стране так много пространства, в котором еще нет осмысленного человеческого присутствия, или уже его нет, что ты всегда выглядишь здесь как гость.

Но из главных впечатлений я привез домой другое. В самом начале пути, мы "случайно" остановились в виду города Калязина. Это была первая остановка после Москвы. В пустом, ровном как доска поле, на берегу реки Жабня, одиноко возвышался поклонный крест. Классическая, неброская, русская красота. Открытые речные дали, город с колоколенками, серое небо. Из общего ряда выбивалась лишь огромная радиолокационная тарелка ПВО на другом берегу. Серое "ухо" размером с перевернутый купол старого московского цирка придавало пейзажу некоторую потусторонность. Потусторонность разгадывалась легко. Надпись на кресте гласила, что еще недавно, на этом поле стояло село, храм и кладбище. То есть, еще семьдесят лет назад здесь была жизнь. Все исчезло без следа. не будь таблички, никому и в голову бы не пришло представить здесь людей живущих, любящих, рожающих, пашущих, умирающих и т. д. Ровным счетом - ни-че-го.

Но как одно слово, строка, образ могут многое изменить в нас. Прочитав сообщение, я на минуту окаменел, словно выпил мертвой водицы. Слишком явным было противоречие между прошлым и настоящим. Теперь, серое противоракетное ухо на той стороне реки выглядело как застывшее чудо-юдище, образ Смерти, празднующей победу над всем живым вокруг. Но вместе с тем, все стало на свои места. В словах: " было, и нет" записана вся человеческая история, и ее первая трагедия - лишение Адама Рая. Вот он жил в нем, а, вот уже и нет. Наказан, изгнан, сидит за воротами... И сам во всем виноват...

Нам не в чем упрекать время. Люди, уничтожившие село, не из космоса к нам на летающих тарелках прилетели, и не на танках с фашистскими крестами прикатили, а жили здесь всегда. Мы - плоть от их плоти. Мы говорим на одном языке. И в нас течет их кровь. Русская история отказа от Бога - не новая история. Бог нам дал все, мы решили что сами - Боги. Все кончилось тысячами и миллионами стертых жизней - людей и городов. Поэтому, глупость, слепота, грехи отцов, отчасти, и наша глупость, слепота и ответственность.

Что же делать? Адам сидел у ворот и плакал о рае. И нам, по серьезному, по взрослому рассуждая, ничего другого не остается, кроме слез. Покаянных слез, признания своей немощи, сокрушения горделивого и тщеславного сердца и яростной надежды, что Бог - милостив. И спасет тебя, и твой народ как спас тонущего Петра.

Мое паломничество в ту минуту закончилось. Я понял, что дальше ехать и не нужно, а любоваться видами милого русского ландшафта с холмами и церквами, даже неловко и глупо. Почти в любом месте в этой стране можно встать, оглядеть окрестности, и... открыть сердце. И это может стать началом внутреннего прозрения спящей души, началом возвращения к Богу-Отцу.

Александр Рохлин

P.S. Но каша в чугунке, истомленная в русской печи была необыкновенно хороша. Когда я ее ухватом из печного нутра вынимал, и потом уписывал за обе щеки, перегоняя прочих товарищей-богомольцев, у меня не было ни одной мысли о покаянии...

Слава, Тебе, Господи, за все!